Репортаж о белорусском чучельнике: за 38 лет — 8 тыс. экспонатов, от утки до медведя

Жодинские птицы знают, куда лететь, а белорусские охотники — куда ехать. На окраине города стоит деревянный красавец домик, окна которого выходят на озеро. Его хозяин живность любит: на подворье — сотня крякающих и чирикающих, а в доме… А в доме их очень много. Правда, домашние не голосят. «Работают» чучелами. Вся живность (вернее, когда уже не была таковой) прошла через руки таксидермиста (или попросту чучельника) Геннадия Пузанкевича, о котором — наш репортаж.

Свой необычный дом Геннадий Константинович, благодаря генам предков по отцовской линии, сложил сам. Проект нарисовал дембелем в армии. Вернулся — срубил.

— Заходи́те! — хозяин распахивает двери. — Мастерская — на втором этаже, а гостей встречаю здесь.

Пузанкевич удивляет прямо с порога. Лоб в лоб смотрит косуля, сбоку косится лось, а сделав пару шагов и повернувшись, видишь: сзади хитро клыками «улыбается» дикий кабан. Секундную паузу прерывает хлопанье крыльев: в огромной клетке сидит, склонив голову, огромный радужный ара с массивным клювом. Нас знакомят.

— Это Арчик, кстати, первый ара в Беларуси. Сейчас их уже побольше, но этот был пионером. Правда, что-то молчит сегодня, наверное, погода сменится, а так — не заткнуть, болтает. Вы проходи́те!

Под потолком комнаты — чучела птиц. Орлан застыл в полете, раскинув крылья. Фазаны и тетерева — те поскромнее. Но главный здесь — медведь. Двухметровый Топтыгин, раскрыв пасть, стоит в углу комнаты. Лапы, когти…

— Он из Архангельской области, промысловики завалили возле города Онега. Мишка старый был, передние зубы «съел». Весил 250 килограммов, пришлось лебедкой поднимать. Думали мясом всю деревню накормить, но косолапый оказался больным. Тушу сожгли, а шкура пригодилась, — говорит Геннадий Константинович.

— Все началось с детства, бабушка у меня чучела делала, — рассказывает мастер. — Я ее при жизни не застал и не сумел подсмотреть, как да что… А генетика требовала! Хотелось мне животных и птиц увековечить! Начал пацаном еще думать, потом пробовать… Вот так, методом проб и ошибок — по музеям тогда не ходили, литературы не было — и научился. Сначала — шкурки снимать. Потом мать сказала, что чтобы чучело держалось, бабушка что-то внутрь вставляла. А в 7-м классе я узнал, что внутрь надо проволоку ставить. Потом остается набить экспонат и зашить.

Первое чучело Пузанкевич сделал в 14 лет. Сначала утку — красноголового нырка, потом краснозобую гагару, редкую для Беларуси. С тех пор и ваяет. А из зверей первым был заяц. Доступный, да и чучело его изготовить, как оказалось, несложно.

Поднимаемся на второй этаж. Слева — мастерская, а справа — целая экспозиция. Такой позавидовал бы любой музей. Птицы, звери… Под стеклом — бабочки. Больше ста разноцветных тропических экземпляров. Особое место занимает крупный лангуст из Индийского океана. Одиноким себя не чувствуешь: со всех углов, стен и потолков на тебя смотрят чьи-то внимательные глаза. Особенно филинов и сов. По документам, это считается «особо ценной частной зоологической коллекцией». Она единственная такая в Беларуси. В ней 250 особей. Больше, конечно, птиц. Но зверья тоже хватает: ласка, енотовидная собака, белки… Одна из них скоро возьмет в лапы орех. Пушкинская классика! Звери в забавных ракурсах — особые заказы. Геннадия как-то попросили сделать загулявшего охотника-зайца с ружьем в руках. Мол, для жены, чтобы знала. Была и кавер-версия картины «Охотники на привале». Трое ушастых рассуждают о трофеях и попутно матерый русак объясняет салаге-беляку, как целиться. Этюд дополнила бутылка водки. А на этикетке — картина-оригинал художника Перова.

Столкнулись с первым парадоксом: оказывается, чем меньше птица или зверь, тем труднее делать чучело.

— Вот королек, — показывает на серенький комочек с клювом мастер, — его вес — 5 граммов, меньше коробка́ спичек. Здесь он не кажется мелким, потому что оперенье распушено, но, представь, если убрать перо, то тушка — с ноготок. Шкурка у него тонкая, просвечивается, как бумажка. И вот с ним возни много. Даже в советское время по госрасценкам королек стоил в три раза дороже голубя.

Кстати, в конце 1980-х Геннадий Пузанкевич зарегистрировал кооператив, который оказался вообще первым в Смолевичском районе. Работал, пополнял коллекции музеев. 90% чучел в птичьей экспозиции в Беловежской пуще — отсюда. Прибалты охотно покупали, присылали сырье с Сахалина, Камчатки, Якутии. Но больше всего работ до сих пор идет в частные руки.

— Вот лося сделал, его подстрелил 18-летний парень, — показывает на рогатого Геннадий. — Он только получил билет, поехал с друзьями на охоту, те поставили новичка на самый невыгодный номер, а сохатый и вышел прямо на него. Подумали оба, выстрелил один… Скоро приедет забирать. А еще был случай в бытность кооператива. Приходит посылка. Обратный адрес — Урал. И больше ничего. Открываем — а там десять глухариных шкур. Постояли, подумали, надо делать. Через пару месяцев объявился хозяин. Хорошие птицы получились.

Главное в работе таксидермиста — шкура. Лучший вариант, если ее совсем недавно сняли или заморозили. Тогда и чучело получится отменным. Со шкурой медведя пришлось повозиться: солили, мыли, сушили, но результат налицо — мех искрится. Многое зависит и от заказа. Одно дело сделать птицу сидящей на ветке, совсем другое — в полете, с расправленными крыльями. Приходится корпеть над каждым перышком, расправлять, укладывать. С животными попроще: мех расчесал, пылесосом раздул. Еще один важный материал — проволока. Любое чучело держится на ней, только самые массивные — на арматуре. Проволоку запускают под кожу и делают крылья, ноги и хвосты. Чучелу можно придать абсолютно любую форму: от ощетинившегося волка с прижатыми ушами и оскалом во всю пасть до кривляки какаду или цапли с изогнутой шеей. Кроме проволоки, внутри чучела есть наполнитель. Раньше набивали соломой, опилками, стружкой, ватой, теперь — пенопластом, он легче. Формы мастера делают сами или заказывают по каталогам.

Лучшая оценка работы мастера — если чучело выглядит как живое. Большую роль в этом играют глаза и взгляд. Чтобы аж пот прошибал! Глаза делают из оргстекла. Геннадий берет лампу, нагревает стекло и потом выдавливает в отверстия, разные по диаметру — смотря чей глаз нужно ваять: белки или кабана. Но в последнее время нашлась новая методика. Глаза живого зверя фотографируют, а потом по компьютерной распечатке делают. И подкрашивать ничего не нужно. При правильном уходе и температурных условиях чучело обязательно переживет своего хозяина. Главное, сухой воздух, невысокая влажность, помещение без яркого света — иначе выгорают. В краеведческом музее в Петербурге есть чучела, которые еще Петр Первый привез — это же сколько им лет! Вернее, веков!

Всегда с особым интересом и азартом мастер берется за что-то новое. Но таких заказов мало. Практически со всей белорусской фауной жодинец дело уже имел — рука набита, глаз видел. Когда в последний раз был в Малайзии, на дороге нашел местную мертвую кукушку, которую сбила машина. Снял шкурку, привез домой, сделал чучело. Но это товар экзотический, попадается редко, хотя путешествует Геннадий часто: в объектив фотоаппарата попадали Индонезия, остров Борнео, Кения. Но Пузанкевич — патриот и белорус. Работает терпеливо. На орлана-белохвоста, например, потратил 5 дней по 8 часов. А с медведем пришлось повозиться. Но можно и за день чучело сделать. Ближайшая неделя уже распланирована — завтра привезут волка.

Цены на чучела «Made in Жодино» разные. Зависят от размеров, сложности формы, но все равно получается в несколько раз дешевле, чем у специализированных частных компаний. Если есть желание повесить чучело тетерева у себя в прихожей и пугать тещу, то в сто долларов можно уложиться. Охотники-снабженцы в резной дом стучат постоянно. Приносят трофеи.

— Могут и ночью прийти. Вот недавно подняли было среди ночи. Говорят: «Константинович, у вас такого гуся вроде нет?» И показывают черно-белых куликов. Я присмотрелся, а это — шилоклювки. У нас в Беларуси — редкая птица. Два экземпляра сделал, красивые.

Пузанкевич и сам раньше охотился, занимался промыслом. Но цель давать жизнь, пусть и вторую, перевесило желание ее лишать. Он и сегодня сотрудничает с Академией наук и научно-исследовательскими институтами. Недавно звали в БГАТУ — лекции студентам читать.

Во всем доме из живности только неразговорчивый ара проявляет активность. Лупит себе клювом по маньчжурскому ореху, который и молотком-то трудно расколоть, и висит вниз головой. Зато на подворье — целый птичий базар на все голоса. Фазаны, павлины, куры всех цветов. На стене дома — живая сигнализация — вертится яркий попугай.

— Не замерзнет?

— Письменных жалоб не поступало, — шутит хозяин. — В Германии такие попугаи прошлую зиму спокойно перенесли. А морозы были под −30! И этот справится.

Гордость Геннадия — два орлана. Живут как горные князья, в отдельном громадном вольере, горделиво посматривая сверху. Правда, один, более старший, в последнее время начал другого «прессовать». Пришлось развести по углам и сделать границу.

За 38 лет чучельной работы Пузанкевича вторую жизнь получили более восьми тысяч зверей и птиц. Каждый «пациент» записан в журнале, который мастер ведет с первого экспоната. Есть свои записи и у других членов семьи: жена, сын и дочь Геннадия тоже занимаются необычным промыслом. А вот двое приемных детей науку постичь не смогли — генетика победила.

— Вот уже летят, — показывает на черную стаю Геннадий. — Это дрозды! Знают, что здесь не обидят.

— Вы бы частный музей-зоопарк сделали! Люди бы ходили. Интересно ведь!

— Так они и так ходят, особенно дети. Как каникулы, так их сюда целыми классами ведут на знакомство с природой. Музей или зоопарк? Можно, только непросто это. Бумажная волокита. Тем, кто кудахчет, корм нужен. Не один мешок. Но я бы сделал, мне это интересно, хорошая идея.